– Куда? – глаза Тэми округлились.

– В пещеру, – выпалил Такута.

– Ты совсем рехнулся? – повысила голос женщина, – Такута, тебе настолько жить надоело? Может там работу сменишь или съездишь к океану голову прочистить? Не знаю, как ты, а я не очень-то жажду дружить с мертвецами!

– Я правда очень близко подобрался, Тэми. Я уже не могу это просто так оставить. Думаю, я справлюсь.

– Ладно, давай попробуем опустить тот факт, что ты безумный идиот, – Тэми закатила глаза, – но я-то тебе чем могу помочь?

– В этом и загвоздка, – Такута опустил глаза, – у меня есть план. Знаешь Ки’Утэ из верхнего города? Один из лучших алхимиков здесь. В общем, он недавно нахваливал своё новое зелье-хамелеон. Очень податливая жидкость, которая идеально впитывает запах всего, что с ней смешано. Я тогда подумал, что он идиот и в очередной раз изобрёл какую-то безделушку, которой разве что девиц на рынке заманивать, впаривая им один из «чарующих ароматов». Но вчера ночью меня осенило! Если Рэйра не нападает на женщин, то чтобы подобраться к ней, я должен стать женщиной! – Тэми посмотрела на него как на сумасшедшего, поэтому он поспешил продолжить, – конечно, ввиду биологических причин я этого сделать не могу. Но, если она «видит» носом, то с женским запахом у меня есть шанс!

– Шанс быть растерзанным на кусочки, как и десятки предыдущих смельчаков, – скептически протянула Тэми.

– Может быть, – послушно кивнул Такута, – но ты только подумай, какой это будет эксперимент! Насколько это необычный подход, сколько всего я смогу привнести в науку!

Конечно, в словах Такуты слышалась некоторая натянутость, ведь научный вклад в этом деле для него стоял далеко не на первом месте. Ему необъяснимо хотелось взглянуть на монстра своими глазами, чтобы встретиться с чем-то… подобным ему. Конечно, он понимал, что на самом-то деле у них нет ничего общего, но с самого детства его увлечение сверхъестественным поддерживало в нём способность принимать себя и не сдаваться в мире, который постоянно отвергал его. И ему хотелось любой ценой прикоснуться к чему-то столь же непостижимому человеческим разумом, а может, даже узнать с его помощью больше о вещах, занимавших его столько лет.

– Допустим, – Тэми сложила руки на груди, – так чего ты хочешь от меня?

– Мне нужно серьёзно поработать над своим «костюмом». Нужно будет обработать кожу, волосы, одежду, продумать мельчайшие детали. И потребуется ни один день за алхимическим столом. Смешать разные запахи, расщепить их на составляющие, найти оптимальную комбинацию… Никто ещё такого не делал, но я примерно представляю процесс. Но мне нужны все возможные образцы секрета с женского тела.

Тэми выжидающе посмотрела на него, ожидая, что он продолжит говорить, но Такута замолчал, глядя куда-то сквозь неё и стараясь не встречаться ней взглядом. Он явно был озадачен и обескуражен своим неловким положением и сейчас напоминал скорее молодого неуверенного практиканта, чем взрослого и опытного тейна матэ. Возможно, так сказалось присутствие близкого друга в лице Тэми, что мешало переключиться на профессиональное восприятие ситуации. Такута и так чувствовал себя последним идиотом, а как только он представлял, что может почувствовать женщина, которую о таком просят, то и вовсе был готов просто провалиться под землю.

Наконец, до Тэми начала доходить суть его просьбы, и её глаза округлились ещё сильнее.

– Ты просишь меня всё это собрать? Двенадцать, Такута!

– Я знаю, что это безумная просьба, и я не обижусь, если ты откажешь, но как учёный ты должна меня понять…

– Я тебя понимаю, – голос Тэми вдруг похолодел, – и могу понять твою одержимость, хоть она и начинает выглядеть нездоровой. Но Такута, – она посмотрела на него строгим взглядом, – я не только учёный. Я человек. И знаешь, честно сказать… я даже не помню, когда мы в последний раз виделись, чтобы ты не пришёл ко мне покалеченным в поисках лечения или в очередной раз не втянул меня в свой мозговой штурм относительно Рэйры. Я всегда рада тебе помочь и поучаствовать в твоих исследованиях, но, проклятье, когда ты наконец увидишь во мне личность, а не набор знаний? – в её глазах отразилась тяжёлая обида, будто бы месяцами копившаяся внутри неё, – даже если бы я сейчас переступила через свой дискомфорт (а он, поверь, безграничен), я стану для тебя не более, чем биологическим образцом. Что дальше? Позовёшь меня на вскрытие? Испробуешь на мне новые растворы?

– Тэми, я…

– Я не могу тебя винить, Такута, – прервала его Тэми, – я знаю, как ты горишь своим делом и знаю, как всё это важно. Для науки. И для тебя. Но я не могу ежесекундно жить для науки. И никто не может. Не представляю, как можешь ты… – её глаза увлажнились и заблестели в солнечном свете, – прости, если слишком остро реагирую. Считай это моей слабостью и непрофессионализмом.

Женщина поспешно вытерла глаза рукавом и, отвернувшись, быстро зашагала в сторону Академии, моментально натянув на лицо маску радушия и завязав диалог с одним из профессоров, проходящих мимо. Такута остался стоять посреди по-осенне желтеющего двора и проводил Тэми взглядом, пока она не скрылась за углом здания.

Следующие дни протекали словно в тумане. Закончив работу, Такута возвращался в кабинет, где по несколько часов сидел, бездумно перебирая исписанные листы. Он старался сконцентрироваться на чём-то, но ощущение внутренней пустоты не давало ему этого сделать. Когда же он пытался заглянуть в неё, то находил там отчаяние, будто бы все его исследования были напрасны, вперемешку с чувством жгучей вины перед Тэми. Он постоянно прокручивал в голове её слова и пытался понять, какие чувства они в нём вызывают. И его невероятно пугало осознание того, что она права. Он жил ради науки всё время, сколько себя помнит, с самого детства. Возможно, просто потому, что у него не было других причин жить. В то же время он был одержим поиском чего-то фантастически нового, и Рэйра привнесла это в его жизнь. Узнав о ней, Такута снова обрёл мечту. Достигнув относительных успехов, в какой-то момент замечаешь, что огонёк внутри тебя постепенно гаснет, и вера в то, что ты можешь узнать что-то очень важное – это лучшее, что может вновь разжечь его. Именно это всегда заботило Такуту, но страшнее всего то, что Тэми была права не только в этом. Она была права ещё и в том, что никто не может ежесекундно жить ради науки. Но только не он. Наверное, подобные беспокойства звучат глупо со стороны, ведь все вокруг только и твердят о тех трудолюбивых «гениях», что положили жизнь ради своего дела. Но сейчас он смотрел на все тридцать три года своей жизни и видел, какую пропасть он проложил между собой и миром за стенами лаборатории. Как будто на самом деле он выбрал свой путь просто потому, что другого у него не было. Конечно, он по-своему ценил людей – иначе бы не провёл большую часть своей жизни в загнивающем Тэйчи, чтобы быть рядом с родителями, не помог бы Сэму, когда тот сам вырыл себе яму, и не проводил бы столько времени с Тэми, делясь с ней тем, что было для него важнее всего. Но он никогда не умел выражать этой привязанности, и зачастую и вовсе забывал о ней. Она всегда была где-то на подкорке, в то время как цели его жизни были перед ним. Наверное, на месте Тэми он бы тоже почувствовал себя лишь ресурсом рядом с таким человеком, и это было ужасающе. Но как изменить себя, когда даже не знаешь, как должен мыслить нормальный человек? Все эти люди вокруг такие живые и уверенные, будто им с детства вложили в голову идеально отлаженный механизм существования в кругу себе подобных. А в голове Такуты словно едва крутились старые проржавевшие шестерёнки, вот-вот готовые слететь со своих осей. Был ли он часовщиком, способным всё исправить? Очевидно, не был. Признаться, он вообще никем не был. Лишь набор знаний и навыков, пусть и мастерски отточенных, но ничего за собой не таящих. Пара наивных мечтаний и бесконечный страх самого себя. Может, его имя и останется в книгах на несколько следующих веков, но кто вспомнит это имя сейчас, если он вдруг исчезнет? Может, поэтому он и забывался, видя в людях лишь рациональное и отчаянно пытаясь втиснуть мир в ему одному известные рамки. Видеть в других то единственное, что ценит в себе он сам, и упорно закрывать глаза на то, что во всех остальных есть вещи, которых ему никогда не постичь.